ГЛАВА I, ПИЛОТНАЯ.

✥ Имя, фамилия персонажа
→ Flora Munro – Флора Манро.
→ Любит, когда ее называют Флоренс.
✥ Дата рождения, возраст, родственные связи
→ 8 сентября 1989 года.
→ 23 года.
→ Nolan Munro – родной брат.
Mr. & Mrs. Munro – родители, мертвы. Причины до сих пор неясны, Флора думает, что во всем виноваты вомпиры.

✥ Раса, способности, принадлежность
→ Человек.
→ Раньше, когда еще не догадывалась о своей «исключительности», бралась за все подряд – игра на гитаре, вышивка крестиком, журналистика - но все бросала на полпути. Теперь каждый день тренируется в обращении с оружием, пытается узнать хоть что-то о вампирах.
→ Семья Манро.

ГЛАВА II, БИОГРАФИЧЕСКИЕ ДАННЫЕ И ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА.

✥ Биография & краткая характеристика
→ Я всегда подозревала, что есть что-то темное и страшное в нашей семье. Что-то, таящееся под бледной кожей, в венах, в нашей крови. Это жило во мне долгие годы, ожидая своего часа, наращивая силу, готовое вырваться наружу и завладеть моим хрупким телом. Люди слабее этого. Но я не совсем человек.
Родиться в семье Манро может показаться вам проклятием и дарованием с небес одновременно. Мой брат всегда был самым лучшим братом на свете. Не просто среднестатистическим – лезет в твои вещи, мешает гулять с друзьями и покалывает на каждом шагу. Нет, он был особенным, и всегда думал не так, как я. Всегда реалистка, я принимала за бред те шепотки родителей, фантазии Нолана. Каждый раз слыша обрывок фразы, я замирала, прислушивалась, а потом решала, что это просто мне послышалось. Но никогда я не имела проблем со слухом.
Отец часто пропадал – не приходил домой, по нескольку недель отсутствовал, приходил с новыми шрамами, свежими ранами. Мать любила его так, как я, наверное, никогда не смогу. Каждый раз я смотрела, как она зашивает его ранения, и при этом ни один мускул на ее лице не дрогнул бы. Она – само спокойствие ради него, и принимала таким, какой он есть. Я же мчалась в другую комнату не столько от вида крови, сколько от осознания того, что что-то происходит. Я бежала от правды.
«Он постоянно разглядывает свою правую руку. Как будто бы там что-то есть», - сказал мне Нолан, когда  ему было пятнадцать. Эту странность отца я замечала уже далеко не один раз. «Просто привычка», - раздраженно сказала я ему тогда. Просто привычка, как же.
Когда он не вернулся, мама поехала искать его, оставив меня главой семьи. Она сказала, что вернется очень скоро вместе с папой, и все у нас будет хорошо. Нолан, шестнадцатилетний подросток, опустил взгляд и просто закрыл за ней дверь. А я надеялась, только сейчас поняв, что он попрощался с ней еще тогда. Он знал. Всегда знал больше, чем я. Через неделю их обоих нашли убитыми в соседнем штате. Тела почти обескровлены, шеи сломаны. «Дикие звери напали на супружескую пару в пятнадцати минутах езды от Ванкувера», - вещал приятный женский голос, а мое сердца навеки разбилось на миллионы осколков, проломив грудную клетку.
Я не помню, чтобы мы плакали, как брат и сестра, обнявшись, взявшись за руки и обещая друг другу, что все будет хорошо. Нолан пропадал каждый день, но всегда возвращался нояевать, и я не винила его. Беспокоилась, но не винила. Ему нужно было куда-то выплеснуть свое горе, а я была слишком занята своим, чтобы пойти за ним и проверить, чем же он занимается.
Мы продали родительский дом, я устроилась на работу, по вечерам училась. Каждый из нас жил своей жизнью, и больше не осталось той улыбчивой Фло, закрывавшей глаза на все необычное и непонятное. Я стала само внимание – как странный зуд, предчувствие поселилось внутри меня. И оно оправдало свое присутствие. Нолан рассказал все обо всем однажды – об охотниках, о вампирах и о том, как их убивать. Тогда мой скромный, уютный, однообразный мир перестал существовать. И была одна лишь записка от отца, в которой говорилось, что мы должны переехать в таинственный городок, где никогда не случается ничего плохого.
→ Моя жизнь делится на «до» и «после» вопреки всем высказываниям великих людей. Она делится на прошлое и настоящие, на ужасное и прекрасное, на улыбки и слезы. На несбывшиеся мечты. Пустые надежды. Я всегда имела слишком много амбиций – мечтала стать писательницей, рок-звездой или хотя бы президентом США. Но всегда была какая-то недостающая часть – кусочек пазла, который затолкали под диван. То мне не хватало усидчивости, чтобы дописать первую главу своего супер-интересного романа в тринадцать, то руки слишком болели от гитары, то я не успевала написать свою предвыборную программу в президенты школы. В общем, всегда находилось «что-то», что мешало мне. То ли я была такой неудачницей, то ли судьба смеялась надо мною с детства, то ли дело во мне самой.
Она не безразличная. Вы не можете видеть ни одной эмоции на ее лице лишь потому, что она не хочет, чтобы вы видели. Слишком бережно она охраняет их, держит под семью замками, но они, как резвые лошади, все стремятся убежать куда-то за горизонт. Но у нее хватает силы сдержать их, даже когда это практически невозможно. Она морит их голодом, но не хочет их смерти. Она наслаждается их красотой, но ревностно оберегает ее от других.
Я наигралась в игрушки лет в восемь, когда стала достаточно взрослой чтобы понимать, что забота о младшем брате ложиться на мои плечи. Это никогда не было тяжелой ношей. Я игнорировала его странности, находила правильные слова, чтобы хоть на секунду убедить в неправдивости его слов. Но я никогда не переставала любить Нолана так, как только сестры могут любить своих братьев. Я могла бы отдать все на свете, чтобы его не коснулось наше проклятие. Я была бы нищей, бездомной, обезумившей охотницей на вампиров, но мысль, что он в безопасности, грела бы мне душу.
В ней нет той жестокости, которая заставила бы убить кого-то, даже монстра. Он сильная и твердая в своих решениях, отчаянная и уверенная в своих действиях, но она не убийца. Даже ради своего брата, не понятно, сможет ли она когда-нибудь… хотя, конечно сможет. Она не побоится замарать руки, получить метку, всю оставшуюся жизнь мучатся преследующими кошмарами. Никогда еще она не чувствовала себя более ответственной за него. Но она, кажется, никогда не сможет почувствовать того, что побудило бы ее убить вампира просто за то, что он существует.
Хотя, кто знает. Жизнь преподносит нам сюрпризы, уж я-то знаю. Не понятно, что будет завтра, что будет через час, через минуту. В любое мгновение мы можем лишиться наших жизней. Но мы живем один раз и, раз уж я так долго была настолько слепой, что не видела очевидного, теперь я возьму от жизни все без остатка.
✥ Портотип внешности
→  Emilie de Ravin – Эмили де Ревейн.
ГЛАВА III, ПЕРСОНАЛЬНЫЕ ДАННЫЕ.
✥ Связь
→ icq - 604644676

✥ Пробный пост
→ Бывают такие дни в году, когда и жить не хочется. Поздняя осень, глубокие лужи на тоскливом сером асфальте, грязные листья под ногами. Даже солнце бледнеет над головой, и садится очень скоро, будто и ему противно смотреть на этот мир. Мне тоже бывает противно. Мне противно каждый день видеть твое лицо, спать с тобой в одной постели, а потом натирать кожу пахучим мылом, чтобы на мне не осталось ни одного следа тебя. Пусть я лучше буду прозаически пахнуть клубничным мылом, но при каждом повороте головы меня не будет преследовать твой терпкий запах.
Ты скажешь – уходи. Я скажу – не могу.
Горький кофе заменяет утренние истерические слезы. Я бы уже давно сбросилась с крыши ближайшей многоэтажки, если бы не пила кофе без сахара. Три чашки в день – на завтрак, обед и ужин. Ты будешь кричать на меня, а я заварю себе кофе. Забавно, правда?
Я ненавидела тебя и любила. Любила и ненавидела.
А потом ты ушел. Так тихо и просто. Без прощальных пафосных слов и истерик. Собрал вещи в большую походную сумку и закрыл за собой дверь. И твои ключи остались висеть на крючке у двери.
Ты ушел и забрал мое сердце. Точнее, его осколки.
Ночами я кричала долго и протяжно, сжимая в руке простыни, на которых еще недавно лежал ты. Я обнимала твою подушку, пока не улетучился тот терпкий и тревожный запах, я хранила позабытую тобой рубашку как важнейшее сокровище, коей она и являлась для меня. Я перестала пить горький кофе без сахара, перейдя на виски, потому что ты любил его. Помню, как ты радовался коллекционной бутылке, но не забрал ее с собой.
Я кручу ее в руках долго, не обращая внимания на слезы, скатывающиеся по щекам, а потом наливаю коричневатую жидкость в стакан и залпом выпиваю половину. Ты курил «Lucky Strike», и теперь я тоже выпускаю ленты серого дыма в потолок. Наша – моя – маленькая квартирка становится необъятной, слишком большой для моего хрупкого тела без тебя. Ты защищал меня от одиночества, сам того не ведая. Моя боль стала моей защитой. Моей подругой стала бутылка коллекционного виски 1991 года.
- Знаешь, я люблю его, - мой голос хриплый и низкий, совсем не мой. Бутылка будет молчать в ответ, пока совсем не опустеет, и не разобьется о стену напротив, так бывает с каждой из них. Он наверняка меняет девушек, я меняю бутылки.
- Знаешь, ровно три года назад мы встретились. Восьмого ноября, - горькая усмешка. Тишина в ответ. – Он такой: «Девушка, вы красивая». А я красивая была, правда. Дура только, но это ничего.
Телефон рядом с пустым стаканом мигает – сообщение от мамы, пятнадцатое за сегодня. Началось все жизнерадостным: «Дочка, ну как учеба?», а теперь черт знает что, даже читать не буду. Прости, мама, что люблю его. И я прощаю тебя, что ты не научила меня опасаться таких, как он.
Его самые серые глаза всегда были жесткими и беспощадными, но я чувствовала, что он, таким образом, любит меня. Не знаю, с чего я это взяла, теперь все кажется таким бессмысленным, когда он наверняка в объятиях другой, не такой наивной, как я.
А ведь цветы дарил. Мелкие розочки – каждый день разные. Во вторник как-то однажды подарил голубые. И сказал, что вон та звезда будет моей.
Лжец.
Слово в моем сознании сопровождается громким звоном – на пол летит полупустая бутылка и стакан. Наплевать, завтра придет мама, наверное, чтобы проверить меня. Она уберет и пожалеет. На глаза снова попадается телефон. Я не звонила ему с тех пор. Прошло уже две недели, а цифры его номера до сих пор крутятся в мыслях, а на фоне, как ненавязчивая музыка, тихое: люблю, люблю, люблю.
Я не выдерживаю. Дрожащими пальцами набираю номер и слушаю гудки, глубоко дыша. Здравый смысл подсказывает, что лучше бы тебе не взять трубку, но я втайне от самой себя молилась об этом разговоре ночами напролет.
- Алло, - раздается его глубокий низкий голос в динамике телефона. По щеке катится слеза – тихая, без всхлипов и истерик. Я скучала.
- Как дела? – спрашиваю я, сжимаю руку, лежащую передо мной, в кулак. Ногти врезаются в ладонь, и это отвлекает меня от ноющей боли внутри.
Я слышу его вздох – глубокий и терпеливый. Так вздыхают, когда маленький ребенок пристает с надоедливым «поиграй со мной». Так вздыхают, когда смотрят на изувеченного человека, когда понимают, что смотреть просто невозможно. Так вздыхает он, перед тем, как сказать: «Прости. Я так люблю тебя». Не знаю, почему он так делает. Возможно, потому что эта любовь как приставучий ребенок, а может, потому что она противна ему. А может, он вздыхает, потому что врет?
Не знаю. И, если честно, не хочу знать.