«Я бегу, бегу, бегу от самой себя, в лес, в чащу, во тьму, где меня ждет неизвестность, но она всяко лучше смерти. На самом деле, все лучше смерти. Я боюсь ее, боюсь остаться холодным трупом в ночи, и никто не узнает, где меня грубо закопали после ритуала. Я не хочу, не буду частью их страшных бессмертных игр, я лучше сбегу и буду скрываться всю жизнь, чем умру. Где-то там меня ждет Тревор и дом, в котором я найду свое спасение. Некогда прекрасное платье шуршит, а подол цепляется за корни деревьев, но я продолжаю бежать, даже не смотря на то, что колючки царапают ноги, а порез на щеке горит огнем».

Я оторвалась от листка бумаги и зажмурилась. Нет, я не хочу продолжать писать. Не хочу плакать, вспоминать, воскрешать у себя в голове картинки ужасного прошлого, но мне это нужно. Сентиментальной становиться госпожа Петрова, скажете вы. Но для меня просто очень важно хранить память. Воспоминания не дают забыть кто я, и кто меня такой сделал.

«Кто-то гонится за мной, кто-то из его людей. Только бы лунный камень не выскочил их потных ладоней, а колотящееся сердце из груди. Не сдамся. Не дождется.
Наконец, вдалеке я вижу домик, маленький и невзрачный, на самой окраине деревни. Трев говорил о своей подруге и ее служанке, что живут там, они впустят меня, если я покажу им овальный камень молочного цвета. Это – мой пропуск в будущее. Я изо всех сил набрасываюсь на дверь и колосу ее ладонями, умоляя открыть. Всего на немного высовывается пожилая женщина. Она напоминает мне о матери, и сердце щемит, но мне нужно оставаться сильной, чтобы увидеть ее снова.
Они впускают меня, но Роуз решает выменять меня на свободу для себя и Тревора. Наверное, тогда я начала уважать ее, потому что это было мудрое решение. Я бы и сама сейчас так поступила, но тогда у нее не хватило сил чтобы удержать меня.
Я боялась. Очень, очень сильно боялась и умоляла себя остановиться. У меня был выбор – умереть в лапах Клауса или умереть сейчас с надеждой, что она примет решение меня обратить. Я не хотела быть вампиром, но я хотела жить, а это все же жизнь, хоть и с примесью крови. Тогда я вытащила нож, который ранее припрятала в своем корсете».

Слезинка капает на белоснежную бумагу, дешевые чернила расплываются по поверхности. Она угодила прямо на слово «кровь». Я жду, пока слеза высохнет, и навожу слово красной ручкой, усмехаясь самой себе. Это будет одно их лучших моих писем самой себе. Я брошу их в камин, и огонь с пеплом доставят их до адресата – Бога, в которого я никогда не верила. Если он есть где-то там, на небесах, или под землей, так, почему же все происходит именно так? Зачем по земле, которую он создавал с любовью, бродят кровожадные создания? Повсюду одни риторические вопросы.
А слезы? Просто влага из глаз. Просто отголосок памяти, прошлой жизни. Они ничего для меня больше не значат.

«Страх пронзает меня тысячами иголок, когда я приставляю лезвие к своему животу. Я должна медленно истечь кровью, а не умереть моментально, поэтому я целюсь чуть правее. Дрожащими руками поднимаю нож над головой и изо всех сил вонзаю в живую плоть.
Потом была боль. Несколько бесконечных минут в полубреде, когда я боролась за здравый смысл. Я бесконтрольно открывала и закрывала глаза. Наверное, я никогда больше не испытывала такой агонии, а все потому, что тогда я еще была человеком, но именно тогда на свет рождалась Кетрин Пирс. Катерина Пертова была похоронена в тех пыльных простынях с ножевым ранением, и ее диагнозом было самоубийство. А на свет медленно пробивалась новая девушка – холодная, жесткая, непреклонная.
Роуз вошла с мотком веревки, чтобы связать меня, но бросила ее у моих ног, как только заметила рану. Я солгала сиплым голосом, но она не поверила, конечно же. Я часто вспоминаю ее, эту Роуз. Мы были похожи чем-то, и я даже в некоторой степени любила ее Тревора.
Она напоила меня своей кровью, и она была отвратительной на вкус. Я плакала, но упрямо пила, умоляя ее не делать этого, чтобы она верила. Я все еще притворялась маленькой Катериной».

Мысли путаются у меня в голове, я путаю настоящее и прошлое. Катерины Петровой больше нет, есть я, Кетрин Пирс, и возможно мое время тоже когда-то пройдет, и в этом теле прорастет что-то новое, прекраснее или ужаснее. Я снова берусь за ручку и начинаю выводить продолговатые буквы своим старомодным почерком.

«Тревор пришел как раз вовремя, чтобы увидеть мою смерть. Не настоящую смерть, лишь перерождение, но я все равно думаю, что это одновременно прекрасно и отвратительно. Я убила себя чтобы избежать другой смерти и превратилась во что-то пугающее, новое, опасное. То, чего сама пока не понимала.
Я схватила веревку, пока они говорили, и выбежала в другую комнату. Странно, но я уже не волновалась, руки не потели и не дрожали, когда я перебрасывала веревку через  деревянную балку и взбиралась на стул, обвязывая шею. Каким-то образом, пальцы сами завязали нужный узел, и тогда я поняла, что это моя судьба. Оставаться сильнейшей, потому что могу выживать. Жертвовать чем-то ради чего-то большего – выживания.
Смерть была быстрой. Я спрыгнула резко и шея хрустнула. Это все что я помню перед тьмой.
Я проснулась на тех же пыльных простынях, в той же душной комнате. Тревор и Роуз говорили мне бессмысленные слова, я отвечала их бессмысленными фразами, заученными наизусть, но ничего не имело значения, потому что я чувствовала голод – голод и силу, струящиеся по моим жилам. И я хотела испытать себя.
Роуз кидается на меня с колом, но мои рефлексы моментальны – я заслоняю себя той женщиной, старой как мир. Кровь разливается по ее белой рубашке алым пятном, и я вонзаю клыки в ее шею. Кровь, уже такая сладкая и желанная, утоляет голод. Страшные, жуткие поминки я устроила Катерине Пертовой, но теперь это стало стилем Кетрин Пирс, ее визитной карточкой – не оставляй следов, но сделай так, чтобы тебя запомнили. Красиво и кроваво – эти понятия идут в ногу в моей жизни. И, пожалуй, я не хочу менять этого».

Я откладываю ручку и не перечитываю свое письмо, а направляюсь прямо к камину и без сожалений кидаю его в огонь. Он тот же час поглощает строчки, выведенные мной с болью и ненавистью, одичалой любовью и сентиментальной правдой. Воспоминания нужно хранить, возвращать, воскрешать, но не зацикливаться на них. Я отпускаю их на время, пока снова не начну забывать ту боль, и тогда снова вызову их. Страшные и печальные. То, что надо, чтобы оставаться тем, кто я есть. Кем хочу быть.