Я не знала другого мира. Того, который был до них. Я могла лишь догадываться о том, как они жили — по старым снимкам, по рассказам старших. Говорят, это было прекрасно. Говорят, это была настоящая жизнь.     
     Говорят, что это была свобода.
     Я не знаю что такое свобода.
     Но зато я знаю, что такое жестокость, что такое шагающая к тебе беспощадная смерть, что такое утрата и боль. Я знаю, что такое быть Избранной.
     В день, когда я родилась, шел снег. Не красивый снегопад с метелью, а мокрый, противный, тут же тающий под ногами унылых прохожих. Лос-Анджелес, как и сейчас, был серым и тусклым, но мама рассказывала, что когда я появилась на свет, в окна ударило солнце и залило все своими лучами. Поэтому они дали мне имя Аврора — «утренняя заря». Красивая сказка, правда? Родители думали, что это имя принесет мне удачу, но вряд ли удача вообще собиралась ко мне когда-либо приходить.
     У меня было хорошее детство. Хорошее, по меркам Царства Небесного. Нашу семью не казнили, мы почти не голодали, у нас был хороший дом. Мама дала мне хорошее образование, я читала книги. Каждый день они с отцом рассказывали мне истории о том, как было до Пришествия, и я каждый раз с открытым ртом вслушивалась в эти небылицы и не могла поверить, что люди действительно могли делать все что угодно и даже не думали об ангелах. И я скучала по тем временам, в которых даже не жила. Я скучала вместе с ними.
     Я не могла понять некоторых людей, которые поклонялись им. Иногда, со своими друзьями я пыталась завести разговор о том, как было бы хорошо вернуться на сто лет назад и прожить счастливую жизнь без них. Но многие лишь недоуменно смотрели на меня и прижимали пальцы к губам. За такие разговоры можно отправиться прямиком на казнь. Но почему-то я никогда не боялась казни. Я видела, как умирают люди за то, что посмотрели на ангела не так, как требуется. Но от этого мне еще больше хотелось перечить им, хотелось вырываться из этой паутины правил. Многие говорят, что я глупая.
     Затишье в нашей семье не продлилось долго. Когда я была подходящего возраста, я, как и все дети в тот год, должна была пройти жеребьевку. Шансы, что меня изберут, были мизерными. Хотя детей в Лос-Анджелесе не так уж много, выбрать должны были одного-двух «везунчиков». Я никак не могла попасть в их число. Но, все же, попала.
     Я еще долго сжимала в руке свой номерок, не в силах понять, что происходит. Мне было всего одиннадцать, и я не понимала, что на самом деле значит быть Избранной. Я знала лишь, что эти люди становятся особыми, что к ним нельзя приближаться, с ними нельзя дружить. Они становятся словно отсеченными от мира, помещаются под хрустальный колпак, будто драгоценные розы. Их держат под семью замками и следят за ними. Всегда следят.
     Мама долго плакала, а отец похлопывал ее по плечу, едва сдерживаясь. Они все время говорили об «Обожении» и о том, что «нужно что-то делать». Но никто так ничего и не сделал. Я росла вдали от них, в закрытом районе, все больше и больше понимая, что меня растят для бойни.
     Они все время приходили ко мне в дом. Мне доставалась лучшая еда, они следили за моим физическим развитием и довольно кивали головами. Я жалела, что не родилась калекой. Да что там, я жалела что вообще родилась. Мне запрещали все. Дома лежал трехстраничный список того, что было «нельзя». Вы даже не поверите, каким здоровым был этот список, и каждый раз, когда я пыталась нарушить эти правила, они знали. Они говорили, что я ценна, что я Избрана, что это великая честь и нельзя от нее отказываться. Они говорили, что я попаду в Рай и о том, как он прекрасен. А все, что я видела — это кровь у них на руках. Кровь моих предков, моих соседей, моя непролитая кровь.
     Я жила от воскресенья до воскресенья, с трепетом ожидая того единственного дня, когда мне позволено видеться с семьей. Мама закрывала все ставни на окнах и вела меня в спальню, где зарывалась лицом в мои волосы и обнимала, долго-долго, шепча, что все еще не кончено, что все будет хорошо. И я была совсем не против этой лжи. Отец тоже нарушал правило «неприкосновения» — то и дело гладил меня по руке, или похлопывал по плечу, а иногда ерошил мои волосы своей огромной пятерней, и я вновь чувствовала себя семилетней девочкой и улыбалась. В воскресенье мы устраивали свой маленькой Рай внутри закрытого дом.
     Я любила хранить тайны. Одной из моих тайн была семья Вомак — две сестры. Они тепло ко мне относились и были единственными друзьями для меня. Когда младшую — Шервуд — избрали, я передавала ей письма от сестры. Она была наивной и иногда даже раздражала меня своими словами об Ангелах, о том, какая честь нам выпала, но что-то все равно держало меня рядом с ней. Возможно, я просто хотела открыть ей глаза на мир, но все время считала, что рано. Пусть она еще немного поживет в своем маленьком Рае.
     С каждым годом, месяцем, днем, я чувствовала, что не выдержу этого. Я не хотела умирать от их руки. Я не хотела, чтобы какой-то грязный ангел поселился в моем теле, а через пару лет выкинул его на помойку. Они только так с нами и обращаются — как с отходами. Как с неживыми. Со своей собственностью. Я не хотела становиться лишь игрушкой. Не хотела, чтобы какой-то крылатый ублюдок распоряжался мной, как ему заблагорассудится. Они уверены, что я была рождена для смерти. Как свиньи на фермах. Их держат ради мяса. Кормят, ухаживают за ними, в некотором смысле даже любят. Так и с нами. И со мной. Ангелы убьют меня в любом случае. Так почему же я должна умирать по их правилам?
     Эта мысль преследовала меня долгие годы. Что в этом сложного? Взять что-то острое, сделать лишь одно движение кистью - и все будет кончено. Больше никаких ангелов, никакой муки. Лишь тьма и тишина. Тьма. Тишина.
     Но что-то всегда становилось на пути, когда я уже была готова это сделать. Были они - всегда на страже, всегда здесь, всегда за моей спиной. Была она — Шервуд, маленькая девочка, которой еще столько нужно было сказать об этом большом жестоком мире. И была я — которая все еще хранила глупую надежду в своем трепещущем сердце.
     И как будто сама судьба давала мне отсрочку. Мне подарили два года. Два замечательных года, которые я могла бы потратить как угодно, вместо того, чтобы жить в страхе и ненависти. Все могло бы быть по-другому. Я начинала сходить с ума, прокручивая в голове различные варианты своей жизни без них. Чем бы я занималась? Может, я бы рисовала. Или играла на чем-то? А может, я бы влюбилась?
     Близился конец. Когда мне исполнится 21, проведут Вознесение. Мое Вознесение. Нужно что-то делать. Что-то. Делать.
     Но когда мне было двадцать лет, десять месяцев и пятнадцать дней, привели ее. Ангела в сосуде пожилой женщины. У нее было юное лицо, но оно было покрыто морщинами. И эти глаза. Они были того же оттенка, что и у меня, только с этим кольцом света. Она долго смотрела на меня, пару раз попросила повернуться и кивнула. Я поняла, что меня только что продали. Что уже меньше, чем через месяц она будет смотреть на мир через мои глаза, которые станут такими же — с колечком серебристого света.
     Я не хотела так умирать, растаять, вытесненная ангельской душой. Паника накрывала с головой, мне хотелось рвать на себе волосы оттого, что выбора нет. У меня даже не спросили, хочу ли я в Рай, хочу ли я им служить.
     Уж лучше смерть. Да. Теперь уж точно пора.
     Тогда я взяла кухонный нож и сделала два вертикальных надреза на своих руках.
—  —  —  —  —  —  —  —  —  —  —  —  —  —  —  —  —  —  —  —  —  —  —  —  —     Меня ждала холодная постель в лазарете и мягкие голоса медсестер. Мои планы явно не сбылись. Видимо, за мной слишком хорошо следили. Конечно. Конечно же, они все предусмотрели. И теперь меня ждали два варианта — казнь или ангельские бордели.
     Я провела в лазарете два дня в полу-дурмане. Я не знаю, что постоянно капало через трубку в мой организм, но я не могла думать ни о побеге, ни о том, как завершить начатое. Я слышала обрывки разговоров, видела куски смазанных лиц. Ночью на третий день меня разбудила молодая девушка в больничном халате. Я уже видела ее здесь, хотя и смутно помнила. Она отсоединила трубки и в голове сразу прояснилось. А потом начала тихо говорить со мной. Она рассказывала удивительные вещи. Я уже давно мечтала услышать это — что кто-то думает так же, как и я. Она говорила, что ангелы — лишь бессердечные тираны, от них нужно избавляться, и она знает способ. Она постоянно спрашивала, согласна ли я с ней и я лишь кивала, завороженная. Она нарушала по правилу в минуту, прикасаясь к моей руке, произнося запретные слова.
    А потом она начала говорить о восстании. О том, что за пределами Лос-Анджелеса и даже в самом его сердце скрываются люди, которые готовы отдать жизнь за то, чтобы избавиться от ангелов. Что близится второй раунд войны. И самое главное — что можно еще избежать смерти. Они нашли способ беспрепятственно проникать в город по ночам и покидать его через ворота Рафаэля. Она может вывести меня. Если я согласна с ней.

    Так я лишилась родителей. По собственной вине. Они погибли, потому что я оказалась недостаточно сильной, чтобы вынести все это. Вообразила себя великой мученицей. Сейчас я понимаю, что можно было раньше начать искать выход из города. Что слухи о сопротивлении давно ходят по городу, но никто не воспринимает их серьезно. Мне не хватило лишь веры… И снова, такая ирония.
     Хоуп говорила чистую правду. В следующую ночь она принесла мне одежду, нож с поблескивающим лезвием и удобную обувь. Мы выбрались из лазарета без проблем и пробрались по закоулкам через весь город, минуя камеры и посты охраны. Но кто-то знал.
     Они встретили нас на границе города. Хоуп стреляла, пыталась убежать, прикрывала меня. Я бесцельно полосовала ножом воздух и, кажется, задела какого-то из ангелов, потому что моя рубашка потом оказалась окрашенной в кровь. Мы успели перебраться на ту сторону, но они последовали за нами. Там атаку помогли отбить повстанцы, что встречали нас, но для Хоуп было уже слишком поздно. Они разорвали ее в клочья на моих глазах.
—  —  —  —  —  —  —  —  —  —  —  —  —  —  —  —  —  —  —  —  —  —  —  —  —     Сопротивленцы заменили мне семью. Я долго не могла привыкнуть к тому, что у них можно все. Можно громко смеяться, можно шутить и говорить обо всем на свете. Можно любить и держаться за руки, можно открыто проявлять свои чувства. Но я так и осталась молчаливой, закрытой девчонкой с не распутанным клубком мыслей в голове. Единственное, что я знаю наверняка — они заслуживают смерти.
     Дайте мне оружие, я буду сражаться до последнего вздоха. Дайте мне знания, дайте мне силы, я готова убить их всех. За маму, за папу, за Хоуп, за каждую душу, что они сгубили. За нерождённых детей и непрозвучавший смех.
     Я отомщу.

— ПРОБНЫЙ ПОСТ

— СПОСОБ СВЯЗИ
icq [697508100]